В Большом театре певица и художник стали жертвами полиции

Сюжeт «Тoски», пoзaимствoвaнный изо дрaмы Виктoрьeнa Сaрду, кoтoрый Пуччини и eгo либрeттисты Луиджи Илликa и Джузeппe Джaкoзa знaчитeльнo aдaптирoвaли к зaкoнaм oпeрнoгo жaнрa, унивeрсaлeн. Eгo нe нaдo aктуaлизирoвaть, пeрeнoсить в другиe врeмeнa, мeнять гeoгрaфию. Тaкoe, кaк в «Тoскe», прoисxoдилo, прoисxoдит и будeт прoисxoдить. Дaлeкиe ото политических коллизий представители богемы — завершившийся успехом. Ant. неудачный художник и популярная певица — становятся жертвами политиков и силовиков. Каварадосси поддерживает оппозиционера Анджелотти приставки не- потому, что так стрела-змея рьяно разделяет его республиканские миросозерцание, а просто потому, что некто честный человек, который маловыгодный может отказать в помощи опальному политику. С Флорией Тоской и того не задавайся — здесь чистой воды «харрасмент» со стороны негодяя Скарпиа. И Анджелотти, и Скарпиа эгоистично «разводят» наивных интеллигентов, вслед что те расплачиваются своими жизнями. Полно это вполне адекватно представлено для сцене режиссером Стефано Пода, кой не стал озадачиваться приращением смыслов, неведомо зачем как сосредоточился на приращении других элементов спектакля — визуальных. Обаче, об этом ниже. Начнем с того, а в этой постановке, несмотря бери ее избыточность, доходящей когда-никогда до пресловутой «вампуки», является главным.

В качестве кого ни экзотично для современного оперного театра, основа здесь — музыка Пуччини. Его запись, его драматургия, его токи и, самое главное, — музыкальное Продолжительность, которое у этого композитора всю жизнь царь, бог и герой зараз. Маэстро Каллегари на самом деле рулит сим спектаклем. И никакие отвлекающие передвижение, обильно происходящие на сцене, настоящего меломана безлюдный (=малолюдный) смутят. Оркестр исполнил партитуру Пуччини с ее сложной агогикой, контрастами музыкального материала, внезапными сменами динамики, детальным сквозным интонационным развитием с должной энергетикой, точностью и пониманием музыкальных смыслов. Так, что музыка здесь в приоритете, было со всей очевидностью предъявлено в финале первого акта. Бери поклоны вышел детский лавина во главе с хормейстерами, дай тебе получить свою порцию аплодисментов немножечко удивленной публики, которая сейчас подзабыла, что в классической опере в) такой степени вообще-то принято — отправиться артистам после первого разве второго акта и получить заслуженную долю признания. Ей-ей, господа! Вы в опере! А далеко не в драме и не на капустнике. В конце знаменитой арии Каварадосси E lucevan le stelle впоследствии последней фразы тенора зрители, конечно, зааплодировала. Маэстро остановил ансамбль на паузу и только следом последнего хлопка закончил оркестровую партию.

И Арутюнян, и Джордано, даром что имеют богатый опыт исполнения ролей в операх Пуччини, показались приставки не- совсем традиционными в трактовках своих партий. Тембру Массимо Джордано, вероятно, не хватало объемности. Добро бы были отдельные эпизоды, нет-нет да и голос звучал красиво и полновесно. В голосе Лианны Арутюнян числа лирических красок. Это удивило, однако в итоге сработало на имедж: в сочетании со страстным поведением актрисы в драматических эпизодах домогательств Скарпиа и его убийства мягкий тембр гармонизовал характер героини и предотвратил опасное перемена ее в безумную истеричку.

Лучшим в этом треугольнике оказался Габриэле Вивиани в партии Скарпиа. И его роскошный баритон, и брутальный образ злодея с лысой головой — любое это было совершенно внутренне и прекрасно сочеталось с рвущей очаг и душу музыкой Пуччини.

Не дозволяется не упомянуть маленького Богдана Нагая в партии Пастушка. Давным-давно не встречала на сцене мальчика с таким прекрасным голосом и чистейшей интонацией.

Положим а на сцене творилось черт-те что сногсшибательное. Белоснежные скульптуры, преогромный колокол, светящаяся ротонда, крылышко ангела с впившимися в него стрелами. Шикарные костюмы, расшитые золотом. Цветовая буква — черное, белое, золото, два-три красного. На «силах зла» — черные плащи с кровавым подбоем, которые в сцене расстрела сменяются условными шинелями — ведь ли комиссарскими, то ли белогвардейскими. Получи статистках, открывающих в безмолвном ущелье второй акт, — сумасшедшие кринолины: с фасада — дорогущая глазет, с тыла бело-серая негодное. Каварадосси затянут в черную кожу. Скучнятина — в черном летящем шелке. Завершение первого акта — на авансцене цифра пушки, развернутые дулом нате зрителя, палят прямо в зало: вспышка, гул, легкий дыминка из сопла…

Когда порнограф держит в своих руках совершенно визуальный ряд, включая костюмы и дольний мир, остановить его некому. А не мешает бы. Спору нет, жанрик оперы, тем более в версии Пуччини, предполагает выпяченность, укрупненность, яркость. Но безлюдный (=малолюдный) до такой степени. В финале, подчас Тоску расстреливают люди в шинелях (постановщик не удержался и допустил уклонение от оригинала, в котором гекуба сама бросается с парапета в бездну), расстрельная классификация падает наземь, а с небес проливается моргающий елочный дождик, возникает сильное осязание перебора. Впрочем, маэстро Каллегари и на этом месте переключает внимание на музыку: пастиччо заканчивается мощнейшими аккордами в ми бемоль миноре (как не бывало тональности мрачней!), и никакими дождиками сего не перекрыть.

Комментирование и размещение ссылок запрещено.

Комментарии закрыты.