Новостной портал

Сoбeритe, суммируйтe нaибoлee яркиe мeтaфoричeскиe идиoмы нaибoлee яркиx, чтo нaзывaeтся, культoвыx река личнo вaм пoмнящиxся прoизвeдeний и прeдстaвьтe: oни вплeтeны в oбщую вожжа, нaнизaны нa нить сквoзнoгo сюжeтa… И oкрoвaвлeнный тoпoр Рaскoльникoвa, и чaс нeбывaлo жaркoгo зaкaтa, и плaщ с крoвaвым пoдбoeм, и птицa-трoйкa, oт кoтoрoй шaрaxaются и рaзбeгaются нaрoды… И… и… и… A пeрсoнaжaми, пoмимo вымышлeннo-сoбирaтeльныx, выступят грoтeскoвo шaржирoвaнныe Дoстoeвский, Булгaкoв, Чexoв, Гoгoль, Шукшин, Жадюга, Сoбaкeвич, убийцa скoпидoмнoй стaруxи-прoцeнтщицы Рaскoльникoв и вoплoтивший eгo oбрaз нa экрaнe Гeoргий Тараторкин, плакатист Саврасов, вылезший из мраморной могилы возьми Ваганьковском… Есть ото чего пробежать по коже восторженному холодку: безудержная неустрашимость коктейля восхищает. Но, коли препарировать наше собственное многослойно перебаламученное рассудок, симбиоз не нарочит.

Иное нужда: трудно сыскать адекватного этому тексту и подтексту воспринимателя, способного поймать и расшифровать аллегорию матриц вечного свойства и инверсионной кадрили «Маргарита и преступление», «Мастер и наказание», отчертить ироническую параллель меж «Розмари бейби» Романа Поланского и поздней 60-летней беременностью главной героини кувалдинского полотна… Зато перекочевавшие прямиком изо «Мертвых душ» рассуждения Собакевича о прокурорах-свиньях и губернаторах, которым дай чертилка, выпусти на большую отойди и – зарежут, звучат более нежели актуально.

Юрий Кувалдин даю голову на отрез: подлинный искушенный смакователь его экзерсисов возникнет помощью 500 лет. И воздаст должное перехлестывающему вслед края ералашу. Ну-ой ли?, как говорится, поживем — поживем — увидим.

Мне роман «Родина» дорог нарастающим чувством заботы, ощутимо крепнущим по мере развития замысловатого поведение. Рельефно помню запечатленные Кувалдиным превратившиеся в торговые круг, сплошь заставленных фурами Лужники, оклепанную гофрированными листами семенник станцию метро «Ленинские горы», поезда проезжали ее, безграмотный притормаживая, а набавляя скорость, казалось: обветшавший подземная (трасса-мост вот-вот рухнет, задранные цены и пустые прилавки (теперешние повышения рядом с теми — смехотворны, тогда скакали в сотни изредка, а хлеба все равно безлюдный (=малолюдный) хватало), царила революционная разруха — уничтожение прежней государственности и ненаступление новой.

Прихотливая кувалдинская фантом увидела в переломной вакханалии копия (и фреску, и посмертную маску) неизменного: «Знамя наше русское — чекмарь!» Совместилось: и «к топору зовите Россия!», и «если враг не сдается…» (разумея лещадь «врагом» классово-чуждые начатки недобитков-приспешников-отщепенцев-тунеядцев-вредителей-врачей-убийц)… Нескончаемое упрощение счетов и поиск все новых агентов инакомыслия в лебедино умирающе-воскресающей державе… Промозглая трущобная воздух черного передела собственности Родионом Раскольниковым перекочевала в мозглость «Петербурга» Андрея Белого: скользкую, жутковатую подготовку теракта сзади сановника Облеухова. Кувалдин абсурдирует следующую очередную вариацию-коллизию отмщения-воздаяния: предатель-комсомольский вожак стал ровно по сути процентщиком с кейсом долларов и обречен гибели следовать преданные идеалы марксизма-ленинизма.  

Лихо, может, никто не вспомнит, почему в нашей жизни были комсомол и гегемоническая демоническая коммунистическая брак. Но они были и до сего часа как формировали, формовали, штамповали человеческую психологию и саму Историю. Романка Кувалдина «Родина» — попытка освободиться, освободиться от диктата попирающей, цепенящей, подавляющей до настоящего времени и вся официальщины понтиев пилатов.

Близ очевидном драматизме изображаемых перипетий летописец остается хулиганским ёрником, скабрезником, кощунственником, эдаким принц-териблем нашей словесности. В русле карнавального восприятия реальности некто и псевдоним себе выбрал — буффонадный, эпатирующий (подлинная дом автора «Родины» Трифонов избыток буквально совпадала с Трифоновым Юрием Валентиновичем, властителем интеллигентских дум эпохи тоталитаризма, сумевшим в созвучие Натану Эйдельману в подцензурные отрезок времени сказать: фашизм — власть худших).  

Сынуля Юрия Кувалдина, известный акварелист, вернулся к первозданной родовой обозначенности, некто — Александр Трифонов.  

Кувалдин малограмотный страшится называть себя гением. Что такое? опять-таки надлежит заразиться чем частью игры, затеянной в аукании с Вечностью.

Вспомним: любовный кружевной поэт начала ХХ века далеко не стеснялся салонно мурлыкать: «Я зазнайка Игорь Северянин». Автор советского гимна Высокочтимый Михалков не стыдился чудить: «Скромность украшает только скромного человека», имея в виду свою отмеченность правительственными наградами. Наше всё без экивоков возглашал себя памятником, к которому невыгодный зарастет народная тропа. (И безвыгодный ошибся.) Маяковский трибунно возвещал, что-нибудь в его загашнике вечность. Поэтому неординарный Кувалдин должен, понурившись, перетаптываться в сторонке, если достижения его феноменальны? Учредил книжное издательство (к несчастью, ныне простаивающее), наладил выделка журнала (увы, ныне исключительно интернетного — но не инфернального!), воспитал плеяду сподвижников подина флагом литнаправления «рецептуализм»…

Другого пошиба коленкор: гению (в общепринятом стереотипном представлении) положено по штату восседать на троне и осуществлять знаки почитания, увенчиваться лаврами (Гете, Шиллер, Бомарше), возрастать на Парнас (Петрарка, Байрон), быть отравленным (переменчивый Моцарт), затравленным (Пушкин, Мандельштам, Цветаева), без- справившимися с громадностью своего дара (Есенин и Высоцкий)… Кувалдин — в своей воображаемой стране — обитает непритязательно, неприметно. Чем человек глубже и многограннее, тем не в такой степени. Ant. более заботит его внешнее. Единственное   роскошь — библиотека, за ее частоколом, в своем королевстве, спирт безраздельный правитель: выпускает указы-тамара собрания сочинений, декларирует постановления-манифесты — и как не бывало ему дела до посконных экономических катаклизмов, сиюминутных политических дрязг, тем не менее, в понимании происходящего Властелину Слов безлюдный (=малолюдный) откажешь: «С Западом ты да я не имеем сейчас никаких интересов, же зато имеем сотни противоречий. Автор не нужны друг другу. Разве бы были нужны, в таком случае давно вступили бы в НАТО, и далеко не наши, а американские солдаты разбирались бы в Чечне».  

Кувалдин — заботливый просеиватель и отсеиватель пустой породы ото драгоценных крупиц, он кабальеро интеллигентности, гроссмейстер деятельного подвижничества. Интеллигентик тем отличается от нахрапистого «восторжествовавшего хама», что-нибудь не выпячивается, отодвигает себя сверху второй план — в транспорте, нате службе, а пойти на госслужбу далеко не не соглашается. Подле значительнейших фигур (сегодняшних и прошлых) Кувалдин нерушимо и умышленно держится в тени, выбрав дело запечатлителя, исследователя, собирателя выдающихся судеб в неколлективный рисунок. Он занят неторопливым и основательным сохранением ускользающих, истаивающих уникальных мгновений, я бы сказал, фундаментального свойства — экстремально важных для будущих толкователей культурного слоя. Знаменитая завет Кувалдина: «Что не предано бумаге, того далеко не существует!» Архивистам не миноваться монументальных кувалдинских ориентиров, воссоздающих характеры согласен вселенского масштаба — портретов Благородная Рейна, Юрия Любимова, Фазиля Искандера, Юрия Нагибина… Успел встретить с Никитой Богословским в момент, идеже легендарный композитор признался: «Через двушничек месяца я умру». Успел промочить горло чарку с Александром Володиным и поведал об авторе «Пяти вечеров» и «Осеннего марафона» перед ностальгии незабываемо. Вот строки с статьи о безвременно ушедшем Евгении Блажеевском (Кувалдин успел вчеканить его стиль в свою подробную летопись): «Теперь-в таком случае я знаю, что я просто приманка, к которому притягиваются, как гвозди, отмеченные беспричинно Слова люди».

Живопись одним словом он на протяжении многих планирование упрочивает панорамной видеогалереей: снял фильмы о Нине Красновой, Сергее Таратуте, Веронике Долиной, Маргарите Прошиной, Евгении Лесине, Ваграме Кеворкове, Алексее Карелине, Игоре Снегуре, Людмиле и Александре Отзывчиво, Марии Голованивской, Эмиле Сокольском… Иду сиречь-то по Большому Левшинскому, а получай скамеечке возе памятника Нансену воркуют Алекса Тимофеевский (это он срифмовал: «Пусть бегут через пень-колоду пешеходы по лужам») и Кирилла Ковальджи (это он сказал о Мандельштаме: «… спирт здесь, среди сегодняшних людей, и удивляется: идеже идолы литые? Куда они исчезли с площадей?»), а беседу поэтов перед режиссерским руководством Кувалдина фиксирует кинооператор Сережка Калмыков…  

Москвич Кувалдин — компетентное столицы, ее укромных уголков и памятных дат, фоном для того своих лент выбирает пейзажи редкостной щемящей прелести: Космодамианскую набережную, Цветной бульваришко, дворики Староконюшенного и Кривоколенного переулков…

Вначале он хотел стать артистом (черты лица к тому располагала), посещал студию Яловича и Высоцкого, а разочаровался в сценическом лицедействе, увлекся магией словоблудие. В 1995-м опубликовал в «Новом мире» повествование «Ворона», а в 1996-м — в журнале «Дружба народов» книга «Поле битвы — Достоевский». После эротическую повесть «Юбки» был в состоянии бы удостоиться звания порнографа… Казалось, настало его минувшее… Но… Литература перестала жить(-быть нужна, утратила ореол и положение провидицы, утешительницы…

Если полюбовница Словесность пошла по рукам устроителей гонорарных и премиальных торжеств, что-нибудь остается независимому труженику пера? Остается: храня рачение заблудшей Дульцинее, способствовать ее превращению в беспорочную Соню Мармеладову и держаться девизу: «Ни дня кроме строчки!» Филигранное эссе Кувалдина о Юрии Олеше несказанно восхищает. Согласно убеждению Кувалдина и Фрейда, отшлифовывание. Ant. ухудшение человека произойдет через игра, а не через насилие, так есть: Красота спасет шар земной.