Новостной портал

Жeнщинa сидит нa стулe в прoфиль к зaлу нa пустoй сцeнe. Жeнщинa тиxo плaчeт. Нo кaк тoлькo встaeт и нaчинaeт движeниe, нa кулисe жeлтo-зoлoтистoгo цвeтa ee жe тeнь мeдлeннo движется ради ней. Так заканчивает индивидуальный «Вишневый сад» Алессандро Серра, тот или иной выступает еще и драматургом, автором сценографии, костюмов и света.

Блюдо впечатление от начавшегося действа — обескураженность: у итальянцев в русской классике в отлучке наворотов (как так?), они малограмотный ищут новых смыслов, перекраивая Чехова. Дрянный яркой визуализации, игры в перемену полов и, концептуал, никакой агрессии, которая (до часто обрушивается со сцены держи зрителя.

Как будто свободный Чехов в классическом прочтении через молодого режиссера. Выпускник театрального факультета Университета Ла Сапиенца в Риме очень холодно открывает чеховскую пьесу, первым делом подчеркивая театральность происходящего момента. Вслед за закрытым занавесом нарастает человечий гул, какой часто только и можно слышать в театре, но быть открытии он обрывается тишиной. Для пустой сцене без единого фрагмента декорации лежат артисты — спят иначе умерли? Первой резко поднимется статная дамочка в черном — и вот вам владычица Раневская уже прибыла изо Парижа в свое родовое именьишко, которое во всей губернии безлюдный (=малолюдный) имеет равного по масштабу и красоте вишневого сада. Талашкино будет продано, но накануне этого момента развернется человеческая комедь — русская, но с итальянским акцентом.

Произношение довольно сильный: южный эмоциональность, как ни подавляй его, — мало-: неграмотный спрячешь. Эмоциональность, легкая поднятость, скольжение по рисунку роли, а безграмотный глубоководное погружение в нее, точь в точь ни странно, работают для жанр, на котором где-то настаивал сам автор: «Вишневый сад» — сие комедия. И надо сказать, режиссеру удается вдоволь долго держать превосходство комедии надо драмой. Здесь главные герои неважный (=маловажный) имеют героической статуарности — в подаче себя и своего текста: иным часом кажется, что Раневская — проходный персонаж, а Симеонов-Пищик и Шарлота Ивановна насилу ли не главные. Да это только видимость — у каждого своя место, каждый несет свою личную драму, а не педалируя ее, а оставляя ощущение реальности происходящего. Когда все на свете не чуть громче, объемнее, рельефнее, а почитай обычно. Но именно сия обычность, как бы антитеатральность дает ощущеньице подлинности. И в этой подлинности артисты существуют окончательно замечательно.

Поэтому когда в финале донна Раневская, присев с прямой задом на стул у желто-золотистой кулисы, понизив голос заплачет, — сожмется сердце. Заплачет и Варвара, которая должна покинуть родовое с и уйти в наемные экономки ради семьдесят верст от на хазе. А до этого у них всегда будет как будто поверхностно, когда никто не хочет полагаться на кого, что в их жизни случится самое плохое, это) (же) (самое) время все весело и забавно. Однако что-то нездоровое в этой веселости чудится. Хиханьки-хаханьки с тенями и в тени — одно изо немногих выразительных средств, которые себя позволяет Алессандро Серра. Привидение Фирса на фоне огромного железка раздваивается. За Раневской годится ее тень, которая возьми самом деле — другая травести.

Лопахина, которого часто в театре трактуют в качестве кого человека, влюбленного в Раневскую, в этом месте и в помине нет. Это акула (бизнеса) нового типа, в котором цинизм присутствует в пирушка же мере, что и щепетильность. Перед тем как занавес закроется, постоянно опять улягутся на секс — то ли вечный сновидение накроет их, то ли несуществование.