Новостной портал

Впрoчeм, oсoбoй нeoбxoдимoсти в этoм нe былo, пoскoльку в рeпeртуaр Миxaйлoвскoгo тeaтрa вxoдилa oтличнaя «стaрoмoскoвскaя вeрсия» бaлeтa, oснoвaннaя нa xoрeoгрaфии Aлeксaндрa Гoрскoгo в кaчeствeннoй рeдaкции Миxaилa Мeссeрeрa, нe тaк дaвнo пo прoсьбe Кexмaнa пeрeнeсeннaя Мeссeрeрoм в Нoвoсибирский тeaтр oпeры и бaлeтa. Рeдaкцию глaвнoгo русскoгo бaлeтa нa сцeнe Миxaйлoвскoгo тeaтрa жребий брошен было подновить: сделать побольше современным оформление и костюмы, обновить хореографию.

К спектаклю, ставшему по (по грибы) почти 145-летнюю историю своеобразной балетной иконой, обращаются многие хореографы. Каких не более чем версий не возникло к началу XXI века. Евгений Ноймайер посвятил свое «Лебединое» несчастному «лебединому» королю Людвигу Баварскому, утонувшему в озере под (самым) носом от выстроенного им Лебединого замка. У англичанина Мэтью Боурн, что и до него у француза Ролана Пети, лебедушка — уже мужской знак: отместку) заколдованных девушек на сцене появляются брутальные ребятушки в лебедином обличье. Самое радикальное «Лебединое» с доктором Ужасть, скелетами лебедя и других животных, развешанных получи сцене, с колоритным карликом Нано, который-нибудь ножом режет всех подвернувшихся ему подо руку, поставил для Фламандского королевского балета Милость Божия Фабр.

С знаменитого хореографа-модерниста Начо Дуато нормально было ожидать экстравагантностей в книжка же духе. Но ни дать ни взять это уже было и изумительный всех остальных случаях с редакциями классического наследия, которые шпанский хореограф успел поставить вслед за время руководства балетной труппой в Михайловском театре, никаких радикальных шагов в соответствии с изменению классической хореографии спирт предпринимать не стал. В его «Лебединое» около без изменений вошли весь принципиально важные части классического спектакля в хореографии Льва Иванова (дальнейший, «белый» акт сохранен под полностью), Мариуса Петипа, Александрушка Горского и Асафа Мессерера. Перемены в основном коснулись первого, а в свой черед третьего акта, где в сцене бала целиком и полностью заново поставлены мазурка, неаполитанский и шпанский танцы, которые сделаны со вкусом и броско смотрятся.

— Я перенес вполне балет в XX век, но инцидент осталась той же. Только и можно читать книгу со свечкой, а, мне кажется, лучше интересах этого использовать лампу, — объясняет Дуато неординарный замысел.

Действительно, действие происходит в начале XX века, в праздник самой эпохе, когда была создана Мариусом Петипа и Львом Ивановым самая знаменитая вариант балета. Хотя о стиле «русский модерн», какой-нибудь доминировал в русском искусстве перед революции, постоянный соавтор Дуато передвижник-постановщик и художник по костюмам Гела Атлагич знает очень ориентировочно — и если следует этому направлению в первой картине, в таком случае сцену бала помещает в зало с греческими колоннами, больше подходящими к эпохе классицизма. Возьми «модерн» тут намекают да? что лебеди в верхней части колон.

Мало-: неграмотный создали Ангелина Атлагич и авангардист по свету Брэд Филдс и никакого контраста посереди актами. Цвета несколько монотонные, пастельные, с вклинивающимися пятнами-взрывами, может быть кроваво-красного платья Королевы-матери в сцене бала.

Костюмы Вестница Атлагич решила в принципиально пастельных тонах, в первом акте обойдясь фактически без пачек и трико (для условное классическое трико имеет ей-же-ей только принц). Пачки и головные уборы девушек-лебедей с прицепом похожи на декадентские наряды эпохи модерна. Но задорный и здоровый вид вышедшей в первом составе Одетты-Одиллии Анжелины Воронцовой никоим образом не походит на характер чахлых декадентских русских мадонн. С этой точки зрения к концепции Дуато почище подходит образ Анастасии Соболевой закачаешься втором составе, хотя к крепкому и энергичному танцу Воронцовой никаких претензий непременничать не может.

Ча-ча-ча принца Зигфрида — Виктора Лебедева — равным образом впечатляет отточенностью и силой, высотой прыжка и энергичностью вращений. В техническом и актерском отношении плясунья необыкновенно вырос. Его роли становятся до сих пор более осмысленными.

Самое впечатляющее определение — образ, созданный Начо Дуато с Иваном Зайцевым и Ангелиной Атлагич. Их Ротбарт, на один покрой на белокурого эльфа с «Властелина колец», несомненная талан. Иван Зайцев в своем танце конгениален эффектной задумке Дуато. Придуманные Дуато пара помощника, свита Ротбарта (Костяныч и Михаил Ткачуки) сливаются с ним в танцевальное триумвират, словно крылья поднимают своего повелителя в фон.

— У моего «Лебединого» счастливый каюк. Принц встретится со своей любовью, так немного не так, ни дать ни взять это обычно бывает, — объясняет свою концепцию Дуато. — Часть решают этот момент приставки не- в очень позитивном ключе. У Григоровича лебедушка умирает, и принц остается Водан. Я предпочел, чтобы они остались одновременно. В этой истории принц влюбляется в лебедя, и кликун превращается в женщину, а Ротбарт умирает. Сильно, когда проходит три акта, идеал танцует все па-мол-де, а потом остается Вотан. Это нечестно. Он принуждён быть счастлив с Одеттой.

В своем «Лебедином» Дуато поступил вразрез задумке Чайковского. Добро у него побеждает худо. Одетта, как в редакции Бурмейстера и других советских балетмейстеров, становится девушкой, всего лишь лебеди почему-то неизвестно зачем и остаются нерасколдованными. В белых пачках, в) такой степени и не избавившись от лебединого оперения, они трусливо толпятся вокруг лежащих получи сцене Одетты и Зигфрида, боясь согнать их выстраданное счастье.