Новостной портал

И кoнeчнo, я нe прeдпoлaгaл, чтo стaну чтo-либo писaть oб этoй книгe, ибo литeрaтурныx   рeцeнзий вooбщe нe писaл ни рaзу в жизни. Oднaкo с «Нeмым Oнeгиным» случилoсь нeoбыкнoвeннoe, мoжнo скaзaть, нeвeрoятнoe прoисшeствиe.

Дaвнo прoчитaннaя книгa лeжaлa у мeня нa стoлe. Oднaжды кo мнe пришлa знaкoмaя с сынoм. Пoкa наш брат с нeй бoлтaли, oн нaчaл читaть. И тaк увлёкся, чтo упрoсил дaть eму. После кaкoe-тo врeмя я eму пoзвoнил: пoрa бы oтдaть. Oкaзaлoсь, книгу у нeгo увёл приятeль. Я oгoрчился, нo и oбрaдoвaлся: «Нeмoй Oнeгин» oкaзaлся лучшим «прoпaгaндистoм и aгитaтoрoм» Пушкинa срeди русскoй мoлoдёжи Нью-Йoркa!

Сим рeбятaм 20–25 лeт, oни гeниaльныe программисты, зарабатывающие кучу денег. Они приехали в Америку малышами (либо родились тогда). Родители пытаются приобщить их к русской литературе, хотя те вообще художественную литературу никакую никак не покупают: ни русскую, ни американскую, читают исключительно книги по специальности, а «Немой Онегин» их увлёк!

Минкин — и сие шокирует с первой страницы, с первой строчки — написал книгу круглый неправильно. До него по сию пору исследователи, в том числе великие Набоков и Лотман, двигались, вроде полагается: от начала к концу — ото «мой дядя самых честных правил» вплоть до «я другому отдана и буду времена ему верна».

«Немой Онегин» (то) есть ни в чем не бывалошное начинается с середины, с письма Татьяны. Правильнее, с того момента, когда из-за два дня после отправки переписка Онегин наконец прискакал в мазанка, где с ума сходила влюблённая 17-летняя дворняжка и в тоске прелестным пальчиком писала для отуманенном стекле заветный вензелек «О» да «Е».

Подобно как, по-вашему, должен сердце наполнилось (налилось) (желчью человек, который знает «Евгения Онегина» целиком, почти наизусть, прожил с ним в обнимку всю жизнь, говорил об Онегине и о Пушкине с настоящими знатоками, в книга числе с гениальными поэтами, — и (нежданно- осознать, что никогда отнюдь не замечал (и никто не замечал!) блистательного остроумного хулиганства, которое позволил себя Пушкин по отношению к своей любимой Татьяне.

А там тоже всё не ни дать ни взять у людей. Такое впечатление, вроде (бы) Минкин не исследование пишет, а танцует в музее восковых фигур. В этом музее монарх Николай I, генсек Сталин, председатель Ельцин, академик Благой и чин Бенкендорф, куча пушкинистов, жандармов и комментаторов.

А союзники Минкина — Гомер, Плиний, Стерн, Шнитке, Булгаков, трубадур Набоков и прозаик Набоков, короче и, разумеется, сам Александр Сергеевич.

Ас пушкин в романе Минкина, разумеется, самый руководящий, и у него тут важнейшая работа: Автор (всегда с большой буквы); непосредственно Минкин в своём романе как и, конечно, автор, но с маленькой.

Хладнокровный бесчувственный аналитик скажет, почему книга Минкина — хаос, беспорядочное накладывание событий и цитат, — и с формальной точки зрения кончайте прав.

Вдруг в роман о романе Пушкина вторгается театральная оценка, превозносящая до небес утренник Театра Вахтангова. В другом месте столько же внезапно появляется другая, низвергающая «Пиковую даму» Малого театра в геенну огненную. И весь это так убедительно, какими судьбами невольно соглашаешься. Это иногда бесит, мысленно ищешь возражения, глядь — Минкин самоуправно уже их написал и своевольно же опроверг.

Вот ни с того ни с этого начинается беспощадный разнос и проигрыш оперы «Евгений Онегин». Практически (для тех, кто неважный (=маловажный) знал), что автор план не бездарный Модест и кто такой-то там еще, а своевольно Пётр Ильич.

И смешно дешифрировать издевательство, и жалко гениального композитора; особенно ми — аспиранту Ленинградской консерватории. Хотя вдруг (в этой книге постоянно вдруг) понимаешь, что критике подвергнута приставки не- опера (где главное навсегда музыка, а сюжет может бытовать откровенно ничтожным), но оный, увы, неопровержимый факт, по какой причине гениальное и глубокое сочинение Пушкина как видим примитивной историей на уровне сельской романтики с ромашкой: любит—не любит, плюнет—поцелует, к сердцу прижмёт—к чёрту пошлёт.

Зато если б роман «Немой Онегин» состоял как из критики — из желчи, дёгтя, ругательств и надругательств, — не похоже ли бы он доставлял угода. А книга Минкина — огромное таски и даже наслаждение.

Дело неважный (=маловажный) только в великолепном владении русским языком, уме, остроумии и эрудиции; кушать немало людей, которые и поумнее, и остроумнее, и уж гораздо больше эрудированны. Главное в романе «Немой Онегин» сие открытия. Их много, то-то и оно они ошеломляют, восхищают и дарят смак. Мореплаватель XV века плыл объединение неведомым морям и океанам — открывал и крошечные острова, и гигантские материки, — давал имена, наносил держи карту. И сегодня на картах в (итоге мира Америка, Колумбия, Магелланов эресунн, Соломоновы острова, а всего 500 полет назад их на карте отнюдь не было. После романа «Немой Онегин» листок «Евгения Онегина» и карта планеты Ас пушкин уже никогда не будут прежними.

Захудалый островок изумительной красоты — сие открытый Минкиным гениальный подходы Пушкина: кажущийся повтор рифмы «блаженство — совершенство», идеже замена одной буквы превращает физические красы Татьяны в совершенство её души.

Дружно несколько открытий обнаружились в архипелаге эпиграфов. Сроду мне не встречался их рассмотрение. Никогда я не встречал у пушкинистов ажно догадки о том, что лицейское трехстишие «К Лицинию» есть без (малого открытое и резкое возражение Жуковскому бери его верноподданническую и льстивую оду Александру I.

Кончено не перечесть, в книге, думаю, десятки открытий; в волюм числе как бы маловыгодный имеющих прямого отношения к Онегину и к Пушкину. Никак, Минкин первым заметил, сколько слово «свобода» Пушкин хоть куда пишет с маленькой буквы и просто-напросто в одном важнейшем месте — с общеупотребительный: Свобода как собственное прозвище богини. И тут же нужно удивительное своей очевидностью и неожиданностью объява: в пантеоне древнегреческих богов посреди бесчисленных Зевсов, Посейдонов, Артемид и Афродит не имеется богини Свободы.

Даже отдельный вопросы Минкина меня поражали. В честь какого праздника никогда никому не пришёл в голову дитя природы вопрос: зачем Онегин Ленского убил? Все-таки Онегин (и это у Пушкина неприкрыто написано) очень жалел, что-то спровоцировал ссору, что принял повестка; мог бы выстрелить в ногу, а маловыгодный в сердце. Тема оказалась до того удивительно глубокой, что уродовать её пересказом не стану.

Зато кроме о двух открытиях скажу неотменно. Первое — ошеломляющее предсказание судьбы Пушкина, сделанное нисколечко не цыганкой, а одним изо его любимейших писателей.

Во-вторых (потрясающий факт!): в «Евгении Онегине», в «Метели», в «Дубровском» и в некоторой степени в «Каменном госте» Вотан и тот же финал: безошибочность данному обету вопреки пылкой любви. Танюта Ларина, Маша Троекурова, Марина N (Марья Гавриловна в «Метели» фамилии приставки не- имеет) — все они соблюдают добросовестность клятве пред алтарём и ультимативно отказывают любимому человеку. (Про разнообразия в «Метели» эта любовь получает счастливый конец.)

Ото некоторых знакомых, живущих в России, я слышал критическое выговор, что в «Немом Онегине» числа повторов. Это очень комический упрёк. Почитайте Пушкина, посчитайте, насколько раз «приплыла к нему живец, спросила: чего тебе надобно, борода?» или «ветер по морю гуляет и кораблик подгоняет» — повторы буквальные, кой (ляд они?

Повторы? Да что ли мы сами не повторяем какую-ведь строчку Бродского, какую-в таком случае песню Высоцкого? И не три, а 333 раза. А в музыке?! Как раз мы слышим повтор в симфонии Моцарта, в концерте Мендельсона? Оный приём имеет законное и важное фамилия — лейтмотив. А в балете?! Зачем 32 фуэте? А припевы в советских и несоветских песнях? Кое-что касается буквальных повторов — у Минкина их перевелся. Они кажущиеся. Ибо разного рода раз какая-нибудь цитирование поворачивается другой стороной, рассматривается в другом контексте.

Удивил и обязательно, который я узнал недавно. Оказалось, сколько «Немой Онегин» до того, (языко стать книгой, был опубликован в газете «Московский комсомолец» — огромными частями в 25 номерах. Могу поручиться головой: в мире нет другой газеты, которая решилась получи и распишись такое.

Роман Минкина уникален безграмотный только открытиями. Сознаёт лектриса или нет, но в процессе чтения им начинает ставать (господином чувство восторга, редкое осязание — то, которое испытывают альпинисты, и о котором предпочтительно всех спел Высоцкий, просто так ценимый Иосифом Бродским: «Внизу невыгодный встретишь, как ни тянись, по (по грибы) всю свою счастливую жизнь десятой доли таких красот и чудес».

Безвыгодный сразу, но довольно лихо в тексте «Немого Онегина» начинают бывало появляться обещания, обращённые к читателям. Считается их ждут какие-в таком случае вершины, высокие цели.

Точно ни странно, эта литературоведческая подвиг — классический роман-путешествие. Поди, что в детстве на полках у автора стояли Майн Рид, Перфоратор Лондон, Жюль Верн. Каким-так образом «Немой Онегин» превращается в действительность. Ant. прошлое путешествие; читателя предупреждают: предстоит освоить болото, лес, пустыню, гора, и только потом начнётся элевация. И опять-таки, как ни парадоксально, обещания сбываются: читаешь и чувствуешь, словно постепенно меняется климат и топография романа.

Стиль Минкина-газетчика у чопорных пушкинистов был способным, полагаю, вызвать отвращение. Просто так танго и фокстрот в начале ХХ века вызывали брезгливость у рафинированных ценителей классического балета чисто похабщина и пошлость, а в середине ХХ века — у советских пропагандистов и партаппаратчиков сиречь пошлость, разврат и тлетворное престиж Запада.

Начало «Немого Онегина» без сомнения легкомысленное, вольное, местами очень жирно будет фривольное. (Уверен, некоторых читателей текущий тон должен был возмутить, особенно, если бы они забыли или сроду не замечали, что и «Евгений Онегин» начинается до смерти и весьма легкомысленно.) Но систематически интонация «Немого Онегина» начинает разменивать, и могу сказать: такой отчаянной любви к Пушкину я далеко не встречал ни у Ахматовой, ни у Бродского.

Токмо теперь, размышляя над этой рецензией, я внезапно понял, чем «Немой Онегин» отличается через всех других комментариев гениального творения Пушкина. Тутти другие, даже самые знаменитые, сообщают интересные исторические документация, анализируют структуру текста, действие в жизни Пушкина, которые влияли возьми его работу. Они вызывают дивиденд или скуку, но малограмотный восторг. Только комментарий Минкина вызывает у понимающих читателей эрос невероятного душевного подъёма.

Благо к восторгу от книги примешивается горечь через того, что она дочитана, — сие знак, что вы имели профессия с шедевром.