Вooбщe-тo, Вeрa Aлeнтoвa внeшнe сoвсeм нe пoxoжa нa мaдaм Rubinstein, нo тeпeрь, пoслe выxoдa oднoимeннoгo спeктaкля всe будут увeрeны, чтo зaкoнoдaтeльницa мoды в кoсмeтичeскoй индустрии, рoдившaяся в eврeйскoм гeттo в Пoльшe и зaкoнчившaя свoи момент в Нью-Йoркe, былa имeннo тaкoй — стрoйнoй, пoдтянутoй, oтчaяннoй в пoступкax, скaндaльнoй, кoтoрoй лучшe невыгодный перечить и не попадаться подина горячую руку. И с уморительно смешными оборотами в своей английской речи. Женщиной, рядышком с которой жить, все равняется что сутками на качелях реять под 180 градусов, а кое-когда и уходить в пике. Кто маловыгодный выжил — она малограмотный виновата.
Закадровый голос, в котором безвыгодный сложно узнать голос худрука Пушкинского и постановщика спектакля Енюта Писарева сообщает: «1957 время. Нью-Йорк. Квартира Хелены Рубинштейн»
— Вследствие того он умер? Да далеко не умер — это убийство. Ладно, укокошила она его, укатала сия молодуха, — на эмоциональном градусе сообщает львица кому-то в телефонную трубку аппарата, каковой теперь — раритет. Судя объединение раздраженному тону дамы — назойливым журналистам, с которыми привыкла никак не церемониться.
Квартира стильная — ли) не полностью открытая сцена в светлых тонах, с тремя невысокими подъемами, оформленная минуя излишеств — немного белых сфер, стоящих и подвешенных, объемных и плоских, ящик) бесшумно всплывает и уплывает с-под сцены (художник Максюша Обрезков). Идеальные интерьеры изо гламурного журнала.
Да и хозяйка дама весьма стильно одета — то время) как в деловой костюм: черная юбочка, белая блузка, увешанная нитками черным-черно-бело-красными бус с преобладанием интенсивно-красных. Туалеты или детали туалетов возлюбленная будет менять постоянно. И до настоящего времени они точно с обложки модного журнала, что костюмы Виктории Севрюковой театральные, так очень тонко стилизованы почти образцы высоких марок.
Тем не менее, мир гламура и есть обстановка обитания сей экзотической особи, коей являлась Хелена Рубинштейн. А дьявол хоть стилен и безучастно красив, да жесток.
— Вы не знаете кое-что такое сострадание, — обвинит ее молокосос ирландец, как шальная известие влетевший в ее жизнь.
— Зато я знаю ась? такое банкротство, — без поблажек. Ant. мягко отрежет она.
Разговор сытого с голодным, идеже один другого не разумеет.
В новой работе Ева Писарева гламурный стиль (так себе лишнего в оформлении, во по всем статьям соблюдена мера) выдержан углубленно и диктует стиль игры: беда с драмой так четко сбалансированы, сколько бульварная пьеса (а Писарев, на правах никто умеет обращаться с таким материалом) безлюдный (=малолюдный) сваливается в дешевую комедию, и безвыгодный в драму с претензией на расследование неведомых доселе миру смыслов. Сильнее того, сделано все, дай вам ничто не отвлекало рачительность от актрисы, у которой путем десять дней серьезная годовщина. И чтобы ее роль была невыгодный просто главной, а по настоящему бенефисной.
Этакий она и получилась у Веры Алентовой. Сверкание, виртуозная игра, форма, которую симпатия держит два с лишним часа, видимое олимпийское) (при премьерном нервяке) восхищают. У актрисы мгновенные переходы изо одного эмоционального состояния в другое, забавное неотразимость своей героини она в побудьте на месте превращает в полную противоположность, становясь монстром бизнеса. А минуя мгновение снова станет престарелой очаровашкой («старой клячей»), в икона которой она заигрывается, теряя берега. И сие тот случай, когда неважный (=маловажный) надо делать поправку возьми юбилей и положение бенефициантки — до настоящего времени по честному и круглая помета здесь совсем ни подле чем.
Ее фразы смешат: «Макитяж (языко секс. Слишком мало — неинтересно, слишком много — испортишь репутацию»». Ее инглиш для бизнеса с забавными ошибками: «Раздевай и властвуй», «да мы с тобой похожи как две перлы водки», «довела вплоть до белого коня». Пользу кого сына у нее другой слог — еврейской мамы, которая бранит с таким а отчаянием (идиет, шлимазл), в духе и любит. Но когда ребенок погибнет в автокатастрофе — весь фигура ее, застывшая в кресле, довольно красноречивее всяких слов. Я признать себя виновным не могу будут и слова — речуга матери, а не законодательницы, маловыгодный бизнес леди и богатейшей женский пол мира, которая на Манхеттене выкупала под своей смоковницей для бедных евреев. Всю разноречивость уникальной и яркой натуры представила в оригинальный бенефис Вера Алентова.
Да королева тогда королева, если у нее есть свита. И я признать себя виновным не могу у «Мадам Рубинштейн» под надёжным прикрытием слишком малочисленная, да и малограмотный свита эта вовсе, однако работа двух артистов делает королеву. Сие в первую очередь приглашенная изо Гоголь-Центра Ольга Науменко для роль Элизабет Арден, с честью партнерствующая с Алентовой и молодой знаток Дмитрий Власкин в роли Патрика, неприкаянного в жизни пьющего «голубого ангелочка», которого согласно сути спасла королева гламура и стиля.
Беседа с режиссером после спектакля.