Лeт eму нeмaлo, нo движeния быстрыe, глaзa мoлoдыe. Гoрят! Нaчитaн свeрx мeры, пoтрясaющe эрудирoвaн, oстрoумeн. Виднo, чтo чeлoвeк рaдуeтся жизни, причeм нeустaннo. Oн — цeнитeль крaсoты вo всex ee прoявлeнияx. И жeнскoй, рaзумeeтся.
Тaкoв мимoлeтный пoртрeт aвтoрa мнoжeствa истoричeскиx дeтeктивoв, aкaдeмикa РAEН, прoфeссoрa Вaлeнтинa Лaврoвa. Кoгдa-тo oн был в «МК» жeлaнным гoстeм. Вoсeмь лeт кaждый четверик газета публиковала его книги.
— О, сие было сладостное время! Писал минуя устали, делал это без оплаты, с наслаждением. Не скрою, был адски популярен — книги мои расхватывали мигом, автографы давал беспрестанно. Теперь слава упорхнула, такая симпатия ветреная дама. Но читатели остались. И не долго думая на улице узнают, делятся впечатлениями, расспрашивают.
— Вас родились в Москве в 1935 году. И из-за этого помните то, чего признак давно простыл…
— Хорошо помню себя с трехлетнего возраста. Святой отец был известным футболистом, играл после московский «Локомотив», и у нас не раз собирались его друзья — Хлопотин, Сердюков, Киреев. Юным соседом был имеющий быть знаменитый комментатор Коля Озеров. В телепередаче к 70-летию отца некто вспоминал, как носил ради отцом чемоданчик.
Наш гигантский дом в центре Москвы, поодаль от метро «Красные ворота», был сооружен в самом начале прошлого века. В нем было побольше двухсот квартир, в каждой — числом шесть-восемь комнат. Около у всех семей были ребятишки, тысячекратно двое-трое. Детвора заполняла дворы, и шарообразный год это неутомимое младое разряд развлекало себя как могло: футболом, волейболом, городками.
Фундамент развлечение — громадный фонтан. Сохранились фотоснимок — детвора плещется в воде.
В навал молодых мужиков успели отгрохать Беломорканал, и не только. Они были в наколках «Не забуду матенка родную», «Нет в жизни счастья», получи и распишись груди профиль Сталина, получай ногах — «Они устали через этапов, им надо отдохнуть». И — «ботали» согласно фене. Резались в «очко», «буру», «козла» — почти интерес.
— Как вы встретили 22 июня 1941 годы?
— День был солнечный, любовный. Прибежал со двора в минутку, но услыхал в прихожей взволнованный беспорядки. Наш сосед Борис Николаевич Нестеров, первейший инженер кондитерской фабрики «Красный Октябрь», носивший велосипед с толстенными стеклами, стоял в окружении соседей. И говорил о томик, что на нас «напали германцы». Повально пребывали в задумчивости, но кто именно-то задорно крикнул: «Уничтожим врага! Нате его территории, к осени будем в Берлине!» Жаль, все оказалось куда страшнее…
Бориса Николаевича призвали в войско. По его словам, винтовки ему невыгодный досталось. Дали какую-в таком случае палку и сказали: «Оружие добудешь в бою!» Для его счастье, в октябре сороковуха первого у него открылась застарелая грудная болезнь. Только тогда Нестерова отправили в изнанка…
Начались воздушные тревоги — п учебные, потом настоящие. Наша сестра, дети, по утрам собирали с асфальта осколки — шершавые кусочки металла, остатки зенитных снарядов.
— Ваша сестра были в эвакуации?
— Сталин приказал всех детей пособить из Москвы. Я оказался как один человек со своей бабушкой в чувашском селе Ильинское. Век была сытой и привольной, так в октябре отец добился нашего возвращения в Москву. В декабре сороковничек первого авиационный завод №45, получи и распишись котором теперь работали черепки, перевели в город Молотов, ныне Молотов. Здесь было еще голодней, нежели в Москве. Умерла трехлетняя припольщица, сам я перенес тяжелейшую желтуху.
Бабенька умудрялась каждый день носить мне в больницу передачи, так почти все разворовывалось санитарками. Родительница четыре раза сдавала убиение и получала талоны на довольствие. Питался, разумеется, я…
Однажды в бане да мы с тобой с отцом увидали ленинградских блокадников. Санитары вели почти руки в моечный зал голых людей. Опера жуткое: скелеты, обтянутые кожей! Страшнее нисколько не видел!
Но и радости были. В Пермь эвакуировали ленинградский Театр оперы и балета имени Кирова. Тетя Полина, к которой нас подселили, служила в театре билетером. И вследствие того весь репертуар был к моим услугам… «Евгения Онегина» слушал крата десять. Однажды удалось попасть ради кулисы — страшно понравилось!
— Когда-никогда вы вернулись в Москву?
— В апреле 1943 возраст — здесь я первый раз ради полтора года увидал святой хлеб. Родственники и соседи в области квартире приняли нас сердечно, старались подкормить, пока святой отец оформлял карточки. Знаете, отчего было самой вкусной едой? Тряпка из овса — серая густая туча с тяжелым запахом!
— Победный май сороковуха пятого остался в памяти?
— Детали отнюдь не запечатлелись, но помню всеобщее восторг, перемешанное со слезами, — при всем том с фронта многие не вернулись. Житье-бытье продолжалась, в декабре 1947 возраст отменили карточную систему, московские магазины вдругорядь заполнились. Ежегодно радио и газеты извещали о значительном снижении цен — в среднем бери 15–20 процентов. Стали рубить жилье, в том числе руками несчастных пленных немцев.
— Многие ваши сверстники живут около гнетом прожитых лет. Только вы, я вижу, не с их числа…
— Очень считай заметили! Старость для меня — кому везет возраст. Радуюсь, что сызнова жив. Пишу и публикую книги вне всякой цензуры. Дочь Катерина красива и талантлива. Она учится и работает психологом в Барселоне. У непохожий дочери, очаровательной Ольги, стопудовый муж Саша, которого люблю (как) будто родного сына. Езжу в соответствии с всему свету и останавливаюсь в хороших отелях. Я по части-прежнему влюблен — моя подруженька Элизабет хороша собой и для полвека меня моложе. Аюшки? еще желать?
— Позвольте приветствовать вас с днем рождения и взалкать еще больше бодрости духа, оптимизма…
— Очень, не помешает. В ответ разрешите дать совет читателям. К старости надобно стучаться в дверь, милые друзья, пока ваша милость молоды и полны сил. Не глядя следует иметь увлечения. Я, к примеру, люблю старинные книги, стейтсовый джаз тридцатых годов, голливудские гангстерские фильмы. И вообще-то, старости не надо (дрожать. Увы, она приходит архи быстро…